Здесь, в этой подмосковной деревне, Зою Космодемьянскую казнили холодным днём 29 ноября 1941 года. Семьдесят лет и ещё два года прошло. Помнят ли люди? Едут ли сюда? Всегда ли будут помнить это место, где восемнадцатилетняя девушка, почти девочка, простилась с жизнью, предпочтя смерть предательству?

Она совершила свой подвиг ради людей, близких и дальних. Умерла за свой народ. А сегодня благодарная память в нашем обществе борется с беспамятством, признательность — с глумливым двоедушием, высокая правда о героизме — с низменными фальсификациями, извращенческим вымыслом, расчётливой клеветой.

Для меня Петрищево давно стало местом святым, как и та, которая сделала эту небольшую русскую деревню известной всему миру. В советское время приезжал не раз, чтобы поклониться памяти любимой с детства героини. Однако настали другие времена, и потребовалось быть здесь не только в благоговейном поклоне, но и по зову той самой борьбы за правду.

Отзвуки её читатели «Правды» явственно уловили и в вопросах американского профессора Джонатана Платта, который пишет книгу и снимает фильм о Зое. Вопросы, опубликованные в нашей газете, вызвали столько взволнованных откликов, подняли в душе столько воспоминаний, что, побывав в год 90-летия героини ещё раз на её родине и в её школе, не мог я опять не отправиться туда, где 72 года назад встретила она свою смерть и откуда ушла в бессмертие.

Самое главное — они выстояли

Итак, я еду в Петрищево. Ранний можайский поезд с Белорусского вокзала довезёт через полтора часа до станции Дорохово, а уж оттуда восемь километров автобусом. Знакомая дорога…

В темени проплывают за окнами поля, леса, огоньки домов. Где-то незримо пересекли рубеж, за которым в 1941-м уже были враги. В такую же темь уходила на задание Зоина группа. А полвека спустя, в 1991-м, ровно в это время ехал я к месту её казни, чтобы вступить в схватку с тем, что казалось совершенно немыслимым: «Зоя — это не Зоя, и подвиг её — не подвиг».

Так утверждала газета «Аргументы и факты», и радостно подхваченное новыми врагами карканье это широко понеслось. Словно предвестие уничтожения великой страны под названием Советский Союз.

Более ужасного времени я в своей жизни не знаю. Даже когда немцы совсем близко подошли к нашему рязанскому селу, детское чувство твердило: «Не возьмут!» И не взяли. И не одолели страну. А тут вдруг враги оказались в руководстве государства — сознание этого было невыносимым.

Каким же застал я тогда музей Зои Космодемьянской в Петрищеве? Ведь перед отъездом многие мне говорили, что судьба его решена, музею этому теперь уже не бывать. Но он работал! Было отключено отопление, и в комнатах стоял мороз, все сотрудники не снимали пальто или шубы. Однако сразу же поделились своей профессиональной радостью. Недавно пришло письмо из Воронежа. Автор его, юрист Игорь Юрьевич Дубинкин, прислал фотографию, которая осталась от его умершего отца — ветерана войны, работавшего в саратовской областной газете. Так вот, на фото этом, доставшемся, видимо, от убитого немца, воспроизведён ещё один, ранее неизвестный ракурс Зоиной казни.

Со священным чувством склонились мы все над трагическим снимком. И я подумал: кто-то делает сейчас всё, чтобы уничтожить светлую память о героине, а другие бережно собирают её и хранят.

Потом снова и снова приезжал я в Петрищево. Музей пытали холодом и безденежьем. Проблемой было сделать самый элементарный ремонт. Сотрудникам платили в полном смысле нищенскую зарплату, да и ту с задержками. Но никто из них не ушёл! Не бросили свою боевую вахту. Выстояли и сохранили музей.

Мысленно я ещё тогда назвал их: «три богатыря». Хотя это совсем не богатырского сложения женщины, имена которых произношу с величайшим почтением и сердечной благодарностью. Поблагодарите и вы их. Это Надежда Серафимовна Ефименкова, Татьяна Григорьевна Тенькова и Надежда Владимировна Савосина.

Своей любовью и верностью они достойны той, чьей памяти служат.

«Старое» и «новое»

Вот и в этот раз встретили меня все трое. Впрочем, совсем недавно к ним прибавилась четвёртая. Дело в том, что Надежда Серафимовна, работающая в музее без малого три десятка лет и почти два из них — директором, попросила себе более молодую смену. И с 16 сентября на должность директора назначена Ольга Валентиновна Полякова, бывшая до этого учителем школы в посёлке Космодемьянском.

Уверен, ей очень хорошо помогут освоиться здесь. Ведь Надежда Серафимовна не ушла из музея, она осталась работать экскурсоводом. А какой огромный опыт у научного сотрудника Татьяны Теньковой, чей стаж приближается уже к сорока годам, и у главного хранителя Надежды Савосиной, отметившей ныне 35-летие своего служения. «Пришла сюда сразу после школы, — говорит она, — так что вся жизнь в музее». Каждая из них называет музей своим вторым домом.

Естественно, прежде всего им хочется рассказать гостю, что нового появилось в этом доме за последнее время. Поводов для радости немало. Скажем, Татьяне Григорьевне удалось разыскать и приобрести уникальное собрание плакатов Великой Отечественной войны. Драгоценный подарок от ветерана труда Веры Алексeeвны Ермаковой — сохранённые письма с фронта от её отца и любимого, ставшие основой экспозиции «Фронтовые письма». А вот работы учащихся Кулюбакинской детской школы искусств, составившие выставку «Война глазами детей».

Кто только и чем не пополняет фонды музея Зои! Поисковики из Вяземского района Смоленской области поделились своими находками — остатками советского и немецкого оружия, найденного на местах боёв. Или буквально на днях посетитель из Киева по фамилии Разумный преподнёс объявление, которое вывешивалось во время гитлеровской оккупации. Зловещий орёл с распахнутыми крыльями, свастика в круге и отпечатанный текст: «Внимание! В этом доме живут немцы. Кто будет нарушать их покой, будет расстрелян». Такие объявления могли быть и в этой деревне, потому вполне правомерно поместили его музейщики на стенд «Фашизм в Петрищеве». И в тот же день я видел, как внимательно, с посерьёзневшими лицами, читали его юные экскурсанты…

Да, это замечательно, что музей пополняется новыми экспонатами. Пусть будет так и дальше. Но всё время, пока был я в Петрищеве, не отпускала меня одна мысль. Наверное, сегодня для любого музея и вообще памятного места, наряду с поиском каких-то «новых», то есть дотоле неизвестных материалов о былом, особенно важно сохранение того, что условно можно назвать «старым». Потому что модернизация с политической (прямо скажем, антисоветской) направленностью приняла за последнюю четверть века опаснейший характер. Главная опасность — что новые поколения лишаются возможности увидеть прошедшее время таким, каким оно было.

Знаете, что больше всего обрадовало меня в Петрищеве? Изображение комсомольского значка, сохранённое над входом в музей. Красный флаг с ленинским профилем и эти пять букв: ВЛКСМ. Кто-нибудь скажет, что ничего особенного. Неправда! Ведь комсомол — это суть Зои. Уберите упоминание о нём, и уйдёт суть её личности, сформированной временем. Уйдёт само время. Замените комсомольский значок здесь, над входом, другим символом — скажем, иконой (в теперешнем духе, что делают сплошь и рядом), и получится искажение образа во времени, или, попросту говоря, враньё.

— А вам не предлагали снять этот значок? — спрашиваю Надежду Владимировну Савосину, которая сопровождает меня в небольшой экскурсии по музею и деревне.

— Да мы ни в коем случае не согласимся! Насмерть будем стоять. Как можно искажать память?

И она рассказывает мне то, что рассказывают здесь всем посетителям. Сперва был после войны «Уголок памяти», посвящённый Зое, и находился он в сельсовете. А потом комсомольцы решили построить этот дом для музея. То была настоящая комсомольская стройка. В 1956-м музей принял первых посетителей.

Понятно, что-то за прошедшие почти шесть десятилетий менялось. Но надо отдать должное хранителям памяти: в угоду конъюнктуре не поступились ничем. И представленные в витрине номера «Пионерской правды», в том числе с Павликом Морозовым, и «Комсомольская правда», которую читала Зоя, да всё, что удалось собрать, сохранить, выставить, несёт дыхание времени.

Свидетельства очевидцев были и будут бесценны

Но память о Зое в Петрищеве — это не только музей. Память — вся деревня, с которой неразрывно оказались связанными последние дни и минуты её жизни.

Мы стоим с Надеждой Владимировной Савосиной на улице, где тает первый выпавший с утра снежок, и она мне ещё раз напоминает, где что происходило:

— Видите за кустарником водонапорную башню? Как раз там был сарай с немецкими лошадьми, который шла поджечь Зоя… А в этой стороне дом Седовых, где находилась немецкая комендатура и куда сразу Зою привели, когда её схватили… Потом повели в штаб, это дом Ворониных вон там, но он сгорел в 1957-м от удара молнии — наследники новый отстроили… И затем уж повели в дом Прасковьи Кулик. Пройдёмте туда.

Об этом доме, где Зою страшно пытали, откуда часовой выводил её босую на мороз, где в полузабытьи провела она остаток последней ночи и откуда ушла на казнь, написано много. Он и теперь смотрит на нас тремя своими окнами. С 1957-го дом стал филиалом музея, однако нынче экскурсантов в него перестали пускать: аварийное состояние.

— Неужели будет разрушен? — спрашиваю с давней тревогой, вспоминая, что уже разрушили дом Зоиных бабушки и дедушки, где она несколько лет подряд проводила каникулы в родных Осиновых Гаях, что полуразрушено и продолжает разрушаться здание московской школы, где они с братом учились…

— Мы делаем всё от нас зависящее, чтобы этого не произошло, — отвечает Надежда Владимировна. — Поддерживаем дом, добиваемся реставрации.

Как это важно — дать возможность людям эмоционально пережить её страдания в той обстановке и атмосфере! И потом пройти те двести шагов от дома до места казни. Сотрудники музея подсчитали: шагов было двести. Столько же под барабанный бой пройдут солдаты Красной Армии на Параде Победы, чтобы бросить к подножию Мавзолея В.И. Ленина поверженные фашистские знамёна. Я услышал впервые такое символическое сопоставление здесь, в музее, когда Надежда Серафимовна Ефименкова при мне вела экскурсию. «Молодцы», — опять подумал о «трёх богатырях»…

Когда мы с Надеждой Савосиной стояли перед местом казни, обнесённым чугунной оградой и обсаженным голубыми елями, она призналась: сколько ни водила сюда экскурсий, каждый раз с трудом сдерживала слёзы. По рассказам очевидцев, в основание поставленного обелиска замуровали столбик от виселицы.

— А ограда эта в советское время вся алела от пионерских галстуков…

Мы долго молчали. И думалось о том, что вряд ли всё-таки может быть забыто происшедшее здесь 72 года назад. Как бы ни старались враги.

Самое сильное по впечатлению — правда о подвиге. Именно она одолела гнусную ложь в ноябре 1991-го. А доносили эту правду жители деревни, которые видели всё своими глазами. Тогда очевидцев в живых было ещё довольно много, и со всеми я постарался поговорить, записать их рассказ, задать волновавшие меня вопросы.

— А теперь осталось только двое тех, кто помнит немцев, Зою и казнь.

— Кто же?

— Валентина и Нина Седовы. Одной в 41-м было 11 лет, другой — 9.

О, я ведь с ними тоже разговаривал в 91-м! С ними и с их матерью Марией Ивановной Седовой, которой на то время был уже 81 год. Теперь, прикидываю, столько же её младшей дочери…

Они вспоминали, как в их дом на самом краю деревни привели схваченную Зою и как обыскивали её. Вспоминали казнь. Говорили об оккупации. Поселившиеся у них незваные постояльцы перестреляли на еду и кур, и овец, и поросёнка, и корову у бабушки Седовой. Перед Рождеством ёлку срубили около избы (в лес пойти, очевидно, боялись) и установили её в комнате. Перепились, бросались бутылками в стену, орали песни. А потом вывалились на улицу. Известно, что тело казнённой Зои оставалось на виселице — для устрашения жителей — полтора месяца, до самого прихода наших, и в ту рождественскую ночь пьяные солдаты ещё раз надругались над ним: искололи штыками, кинжалами, отрезали грудь.

Рассказывали Мария Ивановна Седова с дочерьми и про то, как опознавали Зою. Первым делом после освобождения Петрищева принесли к ним в дом (а затем и в другие дома) целую стопку комсомольских билетов с фотографиями. И среди них все смотревшие — каждый сам по себе — выделили одну. Её, Зоину.

А в «Аргументах и фактах» 50 лет спустя утверждалось, что это вообще была не Зоя и немцев в Петрищеве не было. Да ужас что ещё утверждалось, отвратительно вспоминать…

Почему здесь не любят журналистов

Судя по всему, именно с тех пор работники Петрищевского музея не любят журналистов, которые к тому же за прошедшее время дали достаточно дополнительных поводов их не любить.

— Поражает меня, как действуют, — возмущается Татьяна Григорьевна Тенькова. — Есть же правда, известная, доказанная. Нет, если известно, значит, не интересно. Дай-ка я что-то своё врублю. И врубают…

Не потому ли в последнее время замкнулись сёстры Седовы и категорически перестали давать интервью? Кому же понравится, если тебя то и дело перевирают.

— По-моему, вот что ещё сказалось, — комментирует многолетний директор музея. — Помните, мы были с вами на подготовке передачи Первого телеканала «Пусть говорят»? Так перед ней по их просьбе организовала я съёмку обеих сестёр. Но в передачу, представьте себе, это не вошло. Как понять? Это был бы, пожалуй, самый интересный сюжет, да почему-то им не подошёл. А ведь старые люди обидчивы.

Я-то думаю, не подошёл потому, что правда. Малахову же требовалось совсем иное, в чём убедились мы с однополчанкой Зои — Клавдией Васильевной Сукачёвой, будучи на съёмке этой передачи. Если Валентина и Нина Седовы смотрели её, вряд ли она могла прийтись им по душе. И не только из-за того, что их свидетельствами пренебрегли.

В те сентябрьские дни нынешнего года, когда исполнилось 90 лет со дня рождения Зои, ни один из главных телеканалов не сподобился отметить дату специальной передачей или фильмом. Как бы «не заметили». Позор! Ведь речь о национальной героине — одной из самых любимых народом. Но, с другой стороны, если бы «заметили» и что-то сделали, могло быть ещё позорнее.

Отметила же юбилей так называемая «Комсомольская правда» (!) целой страницей некоего Алексея Богомолова под заголовком «Два лица Зои Космодемьянской». И что? Словно опять вернулись «Аргументы и факты» чёрного 1991-го!

Спрашиваю Надежду Владимировну Савосину: читала ли она? Да, читала, и отношение выражает вполне определённо.

«Два лица» обнаружено у Зои потому, что её, оказывается, в советское время «сильно отредактировали». А реальные фотографии, считает автор, «разительно отличаются от растиражированного отретушированного образа…»

Впрочем, реальных фотографий Зои Космодемьянской, где она одна, или с кем-то, или в группе, известно немало. На них Зоя в чём-то разная, как и все мы несколько разные на снимках, сделанных не одним фотографом и в разное время. Кроме того, недаром же мы говорим: «удачный снимок», «неудачный».

Богомолов взял самую известную фотографию 1941 года, которая появилась в «Правде» вместе с Указом Верховного Совета СССР о присвоении З.А. Космодемьянской звания Героя Советского Союза, а рядом поместил снимок, найденный в Российском государственном архиве социально-политической истории. Поскольку Зоя здесь действительно мало похожа на себя (не только такую, какая на помещённом тут же втором фото, но и на других), стоит, наверное, назвать его неудачным. Но и другое объясняет непохожесть — об этом Надежда Владимировна сразу же говорит:

— На этом снимке длинные волосы, а на самом известном — короткие: «под мальчишку» постриглась она. А это сильно лицо меняет. Вот постригите меня так же — и я буду совсем другая.

В любом случае ясно: Богомолову «два лица» потребовались для того, чтобы мазнуть советское прошлое, Советскую власть. А заодно и Зою, поскольку она от того прошлого, о чём не раз мне уже приходилось писать, органически неотделима.

Нет, как теперь повелось, Богомолов пытается не только отделить, но и противопоставить. У него целый раздел называется «За Родину! Но не за Сталина…» И в нём «концепция»: дескать, стойкость Зои «всегда пытались оправдать идеологией», а вот он, г-н Богомолов, не согласен. «Возможно, моё восприятие субъективно, — оговаривается-таки «исследователь», — но мне всё же представляется, что для Зои Космодемьянской главной мотивацией был всё-таки настоящий патриотизм и погибла она не за коммунистические идеи, а за свою страну, которую искренне любила…»

А нельзя так, чтобы и за страну, и за коммунистические идеи? А не может «настоящий» патриотизм быть советским, если человек убеждённо отдаёт жизнь за Советскую Родину?

У Богомолова, собственно, единственный аргумент: не нашёл в Зоином дневнике упоминания фамилии Сталина. Хотя тут же приводит записи о Ленине: «вёл народ, как Данко, к вершинам коммунизма», «у нас Христа заменил Ильич». Не коммунистическими идеями это продиктовано? Мог бы и строки Маяковского из дневника привести: «Быть коммунистом — значит дерзать, думать, хотеть, сметь». Это у Зои в записной книжке вместе с лермонтовским «Бородино». Для военного поколения всё это и было вместе, как, скажем, Суворов и Чапаев. Зачем же теперь одно перечёркивать другим? Нечестно, а вернее — просто подло.

И разве не подлость снова (в какой уже раз!) перетряхивать на все лады предвоенные болезни Зои? Про то, что с ней было тогда, про перенесённый дочерью нервный срыв и острый менингит, писала в своей книге «Повесть о Зое и Шуре» Любовь Тимофеевна Космодемьянская. То есть никакого секрета здесь не было и нет. Но магически действует повторение, что находилась под наблюдением в психоневрологическом диспансере. В 1991-м нашлись «врачи», которые на волне «разоблачений» с энтузиазмом поспешили сообщить в «АиФ»: да, находилась, а история болезни потом была изъята сотрудниками НКВД. Значит? А давайте напишем, что у неё была шизофрения. Тогда, стало быть, подвиг-то совершил невменяемый человек, сумасшедший — вот вам и разъяснения поразительной стойкости.

Иного представить они не могут или не хотят. Вот и Богомолов, вроде бы «объективно» препарирующий эту версию, пишет: «Их можно понять — хрупкая девушка проявила ненормальную стойкость и отвагу». Он, правда, изучив записи из дневника Зои, относящиеся к лету и осени 1941 года, в конце концов заключает: «Ни намёка на то, что это писал человек с психическим заболеванием!»

Скажем автору статьи спасибо? Однако тут же оглушает он новой «версией»: «Но, возможно, секрет стойкости девушки всё-таки заключается в особенностях организма. Мать Космодемьянской вспоминала ещё о том, что у Зои был высокий болевой порог — она спокойно переносила спинномозговые пункции и другие болезненные процедуры. А значит, могла дольше выдержать пытки фашистов».

Потрясающе, до чего может дойти фальсификатор в своём изощрении! Здесь Алексей Богомолов превзошёл даже «АиФ» 1991-го. Ну откуда он взял про «высокий болевой порог»? Это же стопроцентно его выдумка. Ведь Любовь Тимофеевна говорила и писала вовсе не об «особенностях организма» дочери, а о терпении её, мужестве, силе воли. Большая разница! Но богомоловы понимают лишь физиологию — духовные категории чужды и недоступны им. Потому героизм для них если не проявление шизофрении, то всё равно следствие какого-то физиологического отступления от нормы.

Только так — иного не дано. Изложив своё неслыханное открытие насчёт уникального «болевого порога» Зои, автор всё-таки счёл нужным заключить: «Но значения её подвига, это, конечно, не уменьшает».

Да как же не уменьшает-то?! Всё и написано ради этого. Коли не удаётся вовсе значение подвига перечеркнуть, тогда хотя бы приуменьшить, извратить, лишив коммунистической идейности и советского патриотизма, принизив невероятную стойкость и выдержку. Пусть, как говорится, на худой конец, даже и будет героиня Зоя, но — не такая, какой реально она была.

А в Петрищевском музее она подлинная

Именно поэтому весь день, проведённый здесь, я думал: как необходимо, чтобы побольше людей приезжало сюда! В советское время за год бывало в среднем 160 тысяч человек, доходило и до 200 тысяч. Теперь эти 200 приходится поделить на двадцать…

Но знаете, 10 тысяч тоже немало по сравнению с теми пятью или даже тремя, к чему скатилось в начале 90-х. Потирали тогда руки ненавистники нашей страны: если герои становятся неинтересными и ненужными народу, долго такой народ не протянет.

И всё-таки, пройдя все испытания — клеветой, унижением, попыткой забвения, на сегодня Зоя победила. Едут к ней всё больше. Экскурсиями, группами, в одиночку. Рассказывают мне в музее:

— Вот звонят недавно мама и бабушка. У нас, дескать, двое двенадцатилетних ребят-близнецов — можем мы экскурсию заказать? Слышали бы вы, как потом благодарили…

При мне прибыл большой автобус из Москвы: около полусотни учащихся медицинского училища № 19. Мальчики и девочки от пятнадцати лет до семнадцати. Такая сосредоточенная тишина, какая была во время рассказа Надежды Серафимовны, право, редко бывает в столь массовом сообществе подростков. После спросил двух друзей про впечатление и услышал в ответ:

— Потрясающе захватывает.

С этим автобусом я и возвращался в Москву. Ребята не шумели, как обычно в дороге, не ёрничали. А заместитель директора по воспитательной работе Любовь Валентиновна Капитанчук говорила мне, что эта поездка у них далеко не первая. Были на Прохоровском поле, ездили в Ленинград.

— Не по обычным экскурсионным местам прошлись, — подчёркивает она. — Тема «Ленинград блокадный». Я хочу, чтобы наши учащиеся больше знали о Великой Отечественной.

Может, это потому, что у неё отец воевал?

За окнами автобуса сгущались сумерки. По-моему, ребята никогда не смогут забыть этот день — прикосновение к подвигу. И, надеюсь, в продолжающейся борьбе за память, за правду об истории родной страны такая поездка поможет им занять верную позицию. Очень хотелось бы… д. Петрищево,  Рузский район,  Московская область.